Могла стать проституткой или террористом. Шахматистка с мировым рекордом — о судьбе вундеркиндов

Василина Березкина — журналист E1.RU. Но если бы история пошла немного иначе, то она вполне могла бы стать шахматной чемпионкой и сенсацией в этом виде спорта. Когда-то Василина без преувеличения была именно ей, однако в итоге девушка оставила шахматную карьеру, а на спортивные секции «для самых маленьких» смотрит с большим недоумением.

Как так получилось и почему из вундеркиндов далеко не всегда вырастают гении? Прочитайте, что об этом думает бывшая шахматистка.

* * *

Когда мне было четыре года, обо мне узнали во всем мире.

Точнее, в среде интересующихся шахматным спортом. Потому что я — впервые в истории! — получила спортивный разряд в столь юном возрасте. Самый низкий, четвертый, но для ребенка, который пешком под стол ходит, это уже было сенсацией. Гарри Каспаров в четыре года играл машинками, а я побеждала в турнирах. Обо мне писали зарубежные газеты, со мной фотографировался японский консул, на Первом канале мне и моей семье посвятили отдельный репортаж. А какое будущее мне пророчили! Звание гроссмейстера в пятнадцать, чемпионки мира в восемнадцать, и дальше — победы, турниры и, не будем скромничать, гонорары...

К сожалению, вскоре всплыла одна проблема. Я не люблю шахматы.

Их обожает мой отец. Когда ему было четырнадцать, он сам научился играть и был искренне шахматами заворожен. Шахматы — древние, сложные, а все возможные варианты партий вы не сыграете вплоть до самого конца Вселенной. И когда у него появились дети, он решил, что это благо — научить их этому искусству. Первым пошел мой старший брат. Подростком он уже вел сеансы одновременной игры (это когда ты играешь по десять партий сразу) с профессиональными спортсменами. Затем родилась моя сестра. Она только пошла в школу и уже билась на чемпионате России.

Я родилась третьей, и отец, видимо, решил не мелочиться.

В три меня обучили всем правилам. В четыре я получила разряд. Наверное, известность, которая на меня тогда свалилась, была приятной. На записях я очень мило лепечу что-то журналистам. Но, к сожалению, я ничего этого не помню. Совершенно ничего.

Эта амнезия довольно долго казалась мне странной. Как меня в три годика возили на санках (было очень мягко и весело), я помню. Как в пять научилась ходить колесом — тоже помню. Но хоть какие-то осмысленные воспоминания о шахматах относятся годам к шести-семи. И они не о соревнованиях, нет. В этих воспоминаниях мне дают поиграть с телефоном-раскладушкой старшие девочки на турнире. Или добрая женщина-вахтерша в шахматном клубе обнимает меня и наливает чай. Но как я завоевываю свои первые медали, не вспомню, хоть убейте.

Но однажды, уже в сознательном возрасте, я увидела, как моему отцу доверили научить шахматам трехлетнего мальчика. Минут пять всё шло нормально. Через десять мальчику стало скучно. Через пятнадцать он начал целенаправленно отползать от доски, и тренер — мой отец — принял меры. Мальчик получил подзатыльник. От боли он начал плакать и тут же получил второй, вместе с приказом, отданным в форме крика, — сидеть смирно и заучивать, как ходят фигуры. Трехлетний ребенок, естественно, не понимал, что это за деревяшки, почему они должны как-то ходить и зачем ему это учить. Мотивировал его мой отец исключительно страхом, криком и подзатыльниками.

Только в этот момент до меня дошло, что точно так же «тренировали» меня. Что маленького ребенка (за исключением настоящих, «отприродных» шахматных вундеркиндов) заставить играть иначе в принципе невозможно.

Меня научили играть примерно так же, как собаку учат выполнять команды. И, конечно же, мой разум радостно всё это стер. Потому что для маленькой меня тренировки наверняка были одним сплошным кошмаром.

Мой отец, думаю, был искренне уверен: он столь упорно тренирует меня ради моего же будущего. Ну знаете, мало ли что дети ревут. Дети вообще глупые, а вот как я вырасту — так еще спасибо ему скажу. Он любил приводить в пример одну японскую шахматистку, которую родители в детстве якобы били доской по голове, чтобы она играла.

Мне кажется, что нет. Но я лично ее не знаю, так что не буду предполагать.

Я не ненавижу шахматы. Я с удовольствием могу сыграть с кем-нибудь раз в пару месяцев. В качестве дружеского развлечения, между настолкой по «Гарри Поттеру» и раундом в Mortal Kombat. И я вовсе не считаю, что раннее развитие — это ужасное, злое зло. Примерно в том же возрасте меня научили читать и писать, и вот за это я искренне благодарна. Читать я очень люблю, без книг себя не мыслю, и всё детство я радостно не вылезала из библиотек.

Еще меня рано начали учить английскому — и только благодаря этому я сейчас на нем говорю. Уроки английского я, кстати, помню. Было очень скучно, мама меня ругала, чтобы я сидела с ней и учила слова, а я думала: «Ну когда уже это закончится?» — и повторяла бесконечные «What is your name? My name is Vasilina». Но бить меня при этом матери и в голову не приходило. В шесть лет я уже вполне умела учиться сама.

Хотя, казалось бы, кому как не мне.

Феномен вундеркиндов активно изучают психологи. Честно — после прочтения некоторых исследований у меня в голове всплывало только: «Фух, пронесло». Потому что очень маленький процент вундеркиндов вырастает в гениев. Но зато большой — идет по наклонной, ничего не добивается, кончает жизнь суицидом и совершает прочие неодобряемые Роскомнадзором вещи. Печальных примеров тут много, но мне особенно запомнилась история Суфии Юсоф. В тринадцать лет она поступила в Оксфорд и успешно училась на математика. Пока не сбежала, чтобы стать проституткой и заявить журналистам, что теперь-то она наконец живет как хочет и вообще счастлива. Другой математический вундеркинд Теодор Качинский вырос в террориста. Он рассылал бомбы почтой, убил и ранил множество человек, за что был приговорен к пожизненному заключению. До сих пор сидит. Неожиданные повороты судьбы, правда?

Вундеркинды пускаются во все тяжкие, как правило, в подростковом возрасте.

Ну а подростковые развлечения бывают куда опаснее детских. Так что поверьте: пусть ваш ребенок лучше по полной наиграется в куклы.

Моя шахматная карьера закончилась в восемь лет. Я осознала, что совсем не хочу играть, а у моего отца тогда было полно других забот, так что сесть обратно за доску меня никто не заставил. Верхом этой карьеры остались медали региональных соревнований и ворох восхищенных публикаций. Моя сестра, например, добилась побед на куда более значимых турнирах и до сих пор играет лучше меня. Я слышала о трехлетнем мальчике, который побил мой рекорд. Рада за него и надеюсь, что ему это принесет больше удовольствия, чем мне когда-то.

Вышло так, что при помощи методов, которые я не одобряю, меня учили тому, что я не люблю. К сожалению, я была слишком мала, чтобы в этом вопросе меня кто-то послушал. Назвать саму себя вундеркиндом у меня до сих пор язык не поворачивается.

Наверное, шахматы принесли в мою жизнь и плюсы. Возможно, именно благодаря шахматам я, насквозь гуманитарий, всю школу хорошо справлялась с математикой. Возможно, я могла бы добиться в этом спорте настоящих высот, если бы мой отец взял в руки доску и я пошла бы по пути той японской шахматистки. В конце концов, когда на меня была направлена куча камер, отца наверняка распирало от гордости.

Была ли я при этом счастлива, я так никогда и не вспомню. Знаю только одно: если у меня когда-нибудь будут дети, то поводы для их счастья я буду ставить выше, чем поводы для гордости. А значит, шансы на то, что я выращу вундеркиндов, резко снижаются. И знаете... слава богу. Помня, что порой с вундеркиндами происходит — просто слава богу.

Прочитайте также историю семилетнего вундеркинда, который знает атомную физику. Интересоваться ей маленький Эйнштейн начал сам. А несколько лет назад мы рассказывали о еще одном самородке Марке Вишне. В 2,5 года своим умением считать быстрее калькулятора он прославился на шоу «Минута славы».